Кадровичка Эмма Лебедкина сошла с ума.
Ну, во всяком случае так утверждает ее подруга Ирина и собственный внутренний голос. А зная внутренний голос Эммы, можно считать, что дела с ней совсем плохи. Это у нас данная эфемерная субстанция обычно подсказывает или советует в трудную минуту, а у нее она требует безоговорочного подчинения, при чем круглосуточно. Это у нас этот голос предполагает и приводит доводы, а у Лебедкиной категорически настаивает на собственной истинности в последней инстанции.
И спорить с ним совершенно бесполезно, поскольку в нем порядка тридцати децибелов баритончатого звука такой интонации, которой позавидовал бы сержант каких-нибудь ракетных войск. Да, самое главное — нельзя путать внутренний голос Лебедкиной с ее голосом разума. Последний уже долгое время молчит, залечивая сорванные связки после спора с внутренним сержантом Эммы.
Вы, наверное, заинтересуетесь симптомами, которые сопровождают течение сумасшествия нашей героини, но смею вас уверить, что на людей она не бросается, не бьется головой об стену, не заводит сорок кошек и не собирает барахло. Зато частенько толчет воду в ступе во время работы, бьет баклуши на выезде, переливает из пустого в порожнее при разговоре, перепрыгивает с пятого на десятое во время собеседований, от жиру бесится в магазинах, бередит старые раны на приеме у доктора, валит с больной головы на здоровую, воспитывая сына от первого брака, чувствует себя белой вороной в присутствии окружающих и самое главное — бьется как рыба об лед и бросается из огня да в полымя при виде заместителя председателя их родного ТСЖ-5 Сигизмунда Мельникова. В общем и целом, ведет себя словно белены объелась.
А причина одна — крайне впечатлительная натура Эммы вместе с остальными ее причиндалами и регалиями стала свидетельницей того, как господин зам. председателя играет с мальчишками в дворовый футбол. Все бы ничего, но промокшая от пота и поливальной машины футболка Сигизмунда плотно обтянула и что немаловажно подчеркнула мощный мускулистый торс своего хозяина.
И как полагается впечатлительным натурам, впечатлилась. Соблазнительно-восхитительный и умопомрачительно-желанный образ супергероя, облаченный в шелка атласа и полиэстер хлопка, навсегда запечатлелся на каменных дощечках памяти нашей кадровички.
Борясь с навязчивыми видениями, она старалась не думать. Не конкретно о чем-то, а вообще не думать. Но все мы знаем, что совсем не думать невозможно: мысли всегда будут кружить или вокруг райского острова с прелестными девами (или Брэдами Питтами) и миллионом долларов, или о вкуснющем пироге со всем с чем только бывают пироги, о пиратских корветах и королевских линкорах, о последнем клипе Леди Гаги (что само по себе, имея способность к гипнотическому воздействию, является психотропным оружием), или, на худой конец, мы будем думать о том, как не думать. И думать, что мы не думаем. Вот и Эмме не удавалось. Единственная мысль, которая осталась в голове Лебедкиной была утрамбована образами Сигизмунда.
В комнате над кафе «У бабушки» внучка этой самой бабушки, совладелица кафе и лучшая подруга Эммы Ирина, а также слесарь 6 разряда Артур наперегонки давали советы как Эмме поступить в частности и жить в общем. А мужчина свои психологические советы подкреплял крепкими напитками:
— Сугубо в терапевтических и психоневрологических целях, — деланно оправдывался Артур и подливал Эмме пиво в бокал с вином. А Эмма по-братски делилась получившейся «вкусняшкой» с рядом стоящим кактусом в горшке. Еще немного и кактус достигнет состояние овоща, а затем у него начнется белая горячка.
Ирина в свою очередь использовала исключительно вербальные методы воздействия:
— У французов есть отличный способ не париться. Называется «плюмаж»*. Что значит «плюнь и разотри».
— Если я плюну в Сигизмунда, он меня сам разотрет в порошок, — Эмма покачала головой и налила кактусу «на посошок», потому как всем своим видом он давал понять, что еще чуть-чуть и, откопав свои корни, он уйдет куда-нибудь вдаль в сторону кактусинного рая.
— Не надо ни в кого плевать, — раздалось откуда-то со стороны дверей. В случае с Артуром — раздалось сразу со всех сторон, в том числе и изнутри самого слесаря. На пороге стояла бухгалтерша Светлана Селиверстова . И не просто стояла, а переминалась с ноги на ногу, заламывала руки и закатывала глаза, тем самым выражая свое смущение, смятение и всяческое недовольство плевками.
— В таком случае, госпожа Селиверстова, или как там вас? — конечно, кадровичка должна знать всех своих коллег по фамилии и даже по отчеству, но Эмма просто встала в позу. – Скажите, что мне и кактусу делать с моим наваждением? — на самом деле Эмма спросила немного по-другому: не обращаясь по фамилии и без слова «наваждение». А если совсем честно, то вопрос звучал так: «И чё теперь?»
Светлана попыталась сделать лицо как у психолога Храпова из районной поликлинники, но получилось, как у психиатра из областного дурдома. Несмотря на мимические потуги, Светлана ничего не придумала, поэтому она просто набрала номер психолога и передала ему вопрос:
— И чё теперь?
Ответ доктора Храпова не заставил себя долго ждать:
— Високо в горах летела очень малэнькая, но отшэн гордая птичка, летела возле самого солнца и обожгла свои крылья и упала в самое глубокое ущелье и разбилась. Так выпьем же за то чтобы мы не летели так высоко и не падали так низко, — ответствовал доктор и положил трубку.
«И то верно», — подумал Артур и вслух сказал то же самое: — И то верно, — и залпом осушил бокал, а потом взял фен и высушил бокал досуха.
— И что это значит? – спросила Эмма у кактуса. Кактус позеленел еще сильнее, чем обычно и осыпался колючками. – И что это значит? – вопросила Эмма повторно, на этот раз у Светланы. Бухгалтерша зеленеть не стала, но попыталась осыпать колючками. У нее это, разумеется не получилось.
— Ой, все! – воскликнула она и покинула комнату. Спустившись в кафе, она встретила хозяйку данного общепита. Бабушка, как дама в крайней степени гостеприимная, поинтересовалась:
— Уже уходишь?
— Ой, все! – во второй раз воскликнула Светлана и покинула кафе.
За время, что Светлана уходила из комнаты и кафе, у нашей троицы ничего не изменилось. Разве только Артур успел на пять секунд заснуть.
Ирина, походив туда-сюда по своим квадратным метрам, пораскинула мозгами, в следствие чего раскинула руки в театральном жесте, в котором читалось следующее: «Вот и разгадка, вот что удлиняет, страданьям нашим жизнь на много лет». **
— Эмма! Ты только посмотри на себя! – направленный примерно в сторону груди Лебедкиной палец Ирины словно символизировал собой всю уголовно-процессуальную систему Российской Федерации. Вся скорбь жертв, вся горечь обвиняемых, вся укоризна присяжных, вся остервенелость прокурора и искрометность адвоката, все величие судьи. Все сплелось в этом указующем персте.
Кадровичка покраснела, кактус оставался зеленым, но пустил корни сквозь горшок, а Артур пытался сосчитать сколько пальцев показывает Ира:
— Всего лишь три, — икая ответил он, — норма еще не достигнута. И налил повторно. Себе, Ирине, Эмме и кактусу. И еще раз себе.
— А в чем собственно дело? – Лебедкина попыталась отклониться от траектории, по которой указывал палец. Но он продолжал следовать за ней. И она применила французский метод плюмаж***. Но промахнулась.
— Тебе никогда не соблазнить твоего председателя в этом виде, — с видом знатока изрекла хозяйка кафе, которая помладше.
— Во-первых, он — заместитель председателя! А во-вторых, я не собиралась его соблазнять! – подскочила на месте Эмма. И в самом деле. Она всегда задавала себе вопрос как избавиться от наваждения, но не как претворить его в жизнь. Теперь она посмотрела на свою проблему под другим углом. И проблема теперь не казалась ей уж совсем безвыходной.
— И тем не менее, — указующий перст Ирины сменил направление и был воздет к небу, которое в данном случае изображалось при помощи потолка. – Посмотри во что ты одета.
Не то, чтобы наша кадровичка была неряхой или одета в пижаму с толстыми хрюшками, или в скафандр времен первого полета в космос, или униформу уборщицы на заводе годов эдак 1930-х (например). Балетная пачка тоже не была ее повседневным нарядом, как и енотовая шуба сутенеров Санта-Моники. Да и вообще, нормально она выглядела. Удобно и практично.
— И тем не менее, – еще раз повторила Ирина и закрылась в гардеробе. А Артур и Эмма принялись переглядываться удивленными взглядами, перекидываться обескураженными междометиями и снова спаивать кактус. Через несколько минут из гардероба вылезла та, которая туда эти несколько минут назад залезла. Бухгалтерша Светлана. Шучу-шучу. Ирина, словно медсестра, вытаскивающая на своих плечах с поля боя раненных солдат, выносила из недр шкафа платье. Невероятно блестящее, непотребно звенящее, немыслимо золотое, непременно синее и в полоску. В общем, красивое, аж жуть.
– Вот! – девушка со всей нежностью положила одежку рядом с Эммой. – Ни разу не надевала. Очень дорогое. Как баррель нефти стоило.
— Но…
— Да. Это сейчас оно не дорого стоит. А во времена нефтяного господства оно стоило как… как… чугунный мост, например.
Эмма не знала цену чугунного моста, поэтому решила просто поверить на слово.
— Ты считаешь в нем я смогу соблазнить Сигизмунда? – Эмма с сомнением посмотрела на платье. – Кстати, какого оно цвета?
— Бабушка считает, что золотисто-белое, мне кажется иссиня-черное. Так что не понятно.
— Ежу понятно, что оранжевое, — вклинился в модный разговор Артур.
«Зеленое», — предположил бы кактус, если б мог предполагать.
— Все равно я его не надену, — решила все равно не надевать Эмма. – Слишком оно красивое. А я и так попробую приударить за Сигизмундом, – Лебедкина старалась, чтобы ударение падало на слово «слишком», а слово «красивое» — невнятно. А второе предложение она произнесла, словно с кашей во рту. – И вообще почему ты сама его не носишь?
— Оно мне разонравилось.
— Но ты его ни разу не носила.
— Ой, все! – в сердцах воскликнула Ирина и убежала из комнаты.
На этой невнятной ноте Эмма и Артур разошлись. Эмма – домой, а Артур просто разошелся: купил две бутылки водки для себя и кактуса и скрылся в тумане.
Дома Эмма, завидев занавески так не похожие в своей выглаженности на костюмы зам. председателя, укрепилась в намерении приударить за ним. И как была — без красивого платья Руби и с воодушевлением – направилась к дому Сигизмунда.
Сигизмунд собственноножно подошел к двери и собственноручно открыл ее:
— Собственно, чем могу помочь, Эмма Леонидовна? – Сигизмунд поднял левую бровь и правой рукой инстинктивно поправил прическу.
— Пришла приударить за вами, — честно призналась Эмма.
— Вы с ума сошли? – Мельников ни на секунду не сомневался в своей неотразимости, поэтому совсем не удивился такому поведению со стороны представителя человеческой расы.
— Видимо, сошла, — пожала плечами Лебедкина и расплылась в улыбке, чтобы сомнений в ее сумасшествии не оставалось.
— Ну, в таком случае, проходите, — Сигизмунд опустил левую бровь, а правой рукой втянул Эмму в квартиру.
Совершенно случайно… СОВЕРШЕННО! проходящая мимо квартиры зам.председателя, Светлана проводила парочку взглядом:
— Ой, все! – и тоже ушла в туман. Естественно, предварительно выйдя из подъезда.
Слова со звездочкой:
* Плюмаж — конечно, же никакого отношения к французскому методу отрешения от проблем Ирины не имеет.
** «… Вот и разгадка, вот что удлиняет, страданья нашим жизнь на много лет…» — предложение из второго монолога Гамлета У. Шекспира.
*** Слово «плюмаж» до сих пор не имеет ничего общего с повествованием этого поста.