Досточтимая и достопочтенная во всех отношениях дважды филологиня Российской Федерации – вымысел. Мы-то уж знаем, что никто в этом мире не идеален, в том числе и моя соседка Генриетта Иосифовна Штангенциркуль. Хотя бы по той причине, что благодаря своему чванству и в некотором роде фанаберии вместо факультета наноэлектроники или нефтегаза дважды выбрала филологию, тем самым навсегда связав себя со светлыми образами Розенталя, Потебня и прочих Ованесовых.
Но рассказ мой немного о другом. Вернее, совсем о другом. Приключилось Генриетте не на шутку приболеть душевными терзаниями. Иной раз настолько сильно истоскуешься по душевному теплу и прочих штуках, что заставляет твой пламенный мотор урчать и даже радостно тарахтеть, что прибегаешь к совершенно странным и даже вопиющим средствам к оживлению собственных эмоций. Странным и вопиющим с точки зрения нашей филологини, конечно.
Вот Штангенциркуль и побежала туда, куда ее послал Яндекс. К психологу. И не абы к какому, а к тому, что развернул свою практику на одном из этажей их многоквартирного дома. Более того скажу я вам, этот «пройдоха» (цитата) и «шарлатан» (цитата), и «возможно, наркоман» (тоже цитата) настолько проникся духом этого дома, что на всякий случай впитал в себя страх пред чванством и даже пред фанаберией Генриетты Иосифовны.
Вся в непонятных чувствах, в неизведанных эмоциях и в черном пальто Генриетта Иосифовна стояла у окошка регистратуры и думала, стоит ли ей поделиться наболевшим с «этим шарлатаном» или приберечь психотерапию до лучших времен. Потом, осознав, что в лучшие времена ей никакая помощь не потребуется, она нажала на ручку двери.
Доктору Артуру Мотылькову достаточно было секунды, пока открывалась дверь, чтобы принять решение не биться головой о стол, сетуя на психологические тяготы его психотерапевтической деятельности.
— Генриетта Иосифовна, удивлен увидеть вас в своем кабинете, – и в самом деле удивился доктор и приготовился к внутреннему ощущению, что все, что он ни скажет, будет расцениваться как попытка принизить достоинство и посягнуть на честь не только самой Генриетты, но и всех филологов нашей страны и ближнего зарубежья.
— Отчего же? – Генриетта хотела вопросительно приподнять бровь, но подумала, что психолог, проанализировав ее жест с точки зрения фрейдизма, расценит его как сексуальное домогательство. Нельзя допустить, чтобы хоть одно движение могло заставить доктора подумать о ней неправильно. Поэтому с совершенно каменным выражением на лице она продолжила:
— Пчмвдматчтнмгпркнслтрвтсвс?
— Простите, я сейчас не совсем понял, что вы сказали, — изрек Артур Мотыльков после нескольких секунд переговоров со своим собственным «я» на тему «а не проверка ли это?».
Решив, что хоть какой-то минимум нужно оставить для своих движений (хотя бы открывать рот при разговоре), Генриетта прошествовала к креслу, так и не расшифровав сказанное несколько мгновений назад. Ну, мы-то с вами прекрасно поняли, что филологиня имела в виду «почему вы думаете, что я не могу проконсультироваться?»
— Давайте начнем по порядку. С первого.
— Давайте. На первое я предпочитаю суп-пюре из брокколи.
Не то чтобы Артур не любил брокколи в частности или с пренебрежением относился к супам в общем, просто он завис на том, как бы сказать даме, что он имел в виду совсем другое. И желательно без… хотя бы… физических неприятностей для себя.
— Я пошутила, — продолжила Генриетта и широко улыбнулась. – А вы, наверное, подумали, что я с ума сошла.
— Нет, ну, что вы? – начал заикаться Артур.
— А я ведь сошла? – Штангенциркуль растопырила пальцы, сделала безумные глаза и растопыренными ранее пальцами растрепала волосы. Для пущего эффекта пораздувала ноздри, помотала головой и сняла одну туфлю.
— Кря… – только и смог выдавить опешивший доктор.
— Я опять пошутила, — ответствовала госпожа Штангенциркуль, надела туфлю и приняла самую пристойную из всех поз, которым ее учили в доме матери. – Просто захотела, чтобы вы немного расслабились.
— Хорошо, — Артур потянулся за блокнотом, пока тянулся, взял себя в руки и продолжил: – Расскажите, что вас привело ко мне?
— Сначала вы мне скажите, доктор, зачем вам на столе тапок? – Генриетта скосила глаза на обозначенный предмет, отчего у нее перед глазами появилось сразу два обозначенных предмета.
— Все просто, у некоторых моих пациентов настолько агрессивные тараканы, что современная психиатрия не в силах с ними справиться. Вот и приходится пользоваться дедовскими методами.
— Понятно, — соврала Генриетта Иосифовна. На самом деле ни у филологов, ни у просто досточтимых налогоплательщиков нашей необъятной Родины в обязанности не входит разбираться в методах лечения особо запущенных психоневрологических расстройств или в способах ментальной дезинсекции. – Артур Сергеевич, меня интересует следующее, если готовить раз в неделю, покажется моя стряпня вкуснее?
— Госпожа Штангенциркуль, при всех ваших парадоксальных способностях вы — прекрасный кулинар, и никто никогда не скажет, что вам нужно что-то менять. Мне кажется, вы чем-то иным хотели поделиться? – Мотыльков натянул самое располагающее выражение лица и сказал то, о чем он и понятия не имел.
— Вы правы, — Генриетта опустила глаза в пол, выдохнула и прошептала: — Мне каждую ночь снится, что я козочка на пастбище, которая бегает по лужайке, счастливая такая, и ест в свое удовольствие сочную травку. И ест, и ест, и ест, и ест!
— Ну, это не страшно…
— Как это не страшно? Я таким образом уже несколько одеял изгрызла.
— Вы опять шутите, Генриетта Иосифовна, ведь так? – доктор Мотыльков заметил лукавую улыбку Генриетты и рассмеялся. – Вы опять решили меня разыграть. И все же я чувствую, что вас что-то гложет, и вы действительно хотите этим поделиться, но каждый раз вас что-то останавливает.
— Опять вы правы, — филологиня снова посерьезнела. Она дала себе минуту, чтобы собраться с мыслями, а доктору – две минуты, чтобы сделать необходимые записи. – Даже не знаю с чего начать. Я пытаюсь с этим бороться, но понимаю, что от себя не убежать.
— Так и есть. Всех тех, кто убежал от себя, поймали санитары.
— Меня беспокоит Трифон Серов, сантехник из нашего ЖЭКа. Он очень странно себя ведет в последнее время.
— Генриетта Иосифовна, я не совсем понял. Вас беспокоит странное поведение сантехника, к которому мы обязательно вернемся, но при этом вы упомянули, что не можете бежать от себя. Как одно связано с другим?
— Вот только не надо тут прокурора из себя строить. А то ведь знаете, что у меня руки длинные. А меня тут никто не видел.
— Регистратор видела.
— Она заинтересованное лицо, и я всегда могу сказать, что «вы как обычно против меня настраиваете наш многоквартирный дом», театрально заломить руки и уйти в закат.
— Что значит «как обычно»? Я отродясь такого не делал.
— Разве это имеет значение, когда дама плачет?
В тот самый момент, когда Генриетта хотела добавить, что она знакома с мэром, двумя депутатами, братками, брат у нее вообще боксер и ВДВшник, и в ту самую секунду, когда Артур приготовился испытать весь гнев взбалмошной барышни, в приемной раздался грохот. Артур подпрыгнул со своего места, а Штангенциркуль ухмыльнулась и перекинула ногу за ногу.
— Именно об этом я вам и говорила доктор.
— Вы говорили о Серове, — Артур никак не мог уловить связи.
— Именно, — Генриетта подошла к двери и резко раскрыла ее. На полу сидел сантехник и потирал ушибленное колено. – Как я могу доверять свои полипропиленовые трубы сумасшедшему, который следует за мной по пятам?
— Что?! – забыв о колене, Трифон Серов встал, подошел к Генриетте и посмотрел ей в глаза. Как ему казалось, очень строго. – Вы сами меня попросили приехать по этому адресу, чтобы обсудить даты и сроки установки новых кранов.
— Я не могла такое сказать!
— Вы спорите с человеком, у которого разводной ключ размером с вас.
Пока филологиня и сантехник спорили, Артур записывал в блокнот. Первым на это обратил внимание Серов:
— Учтите, доктор, я ничего не стану подписывать. Более того, я буду утверждать, что все показания были получены после применения жестоких пыток, которые указаны в Женевской конвенции 1958 года.
— Какие могут быть пытки у психолога? Разве что двойная доза галоперидола, — предположила Генриетта.
— Господа… граждане, я думаю, вам обоим стоит присесть на диван, чтобы мы могли побеседовать и выяснить в чем же кроется причина вашего противостояния. Кстати, галоперидол в практике психологов не используется.
— Артур Сергеевич, я думаю, с вашим анализом мы придем к тому, что в детстве меня укусила филологиня, а ее – сантехник.
— Эту причину тоже стоит рассмотреть, — Мотыльков с совершенно серьезной миной записал предположение сантехника в блокнот.
Тем не менее, и филологиня, и сантехник после нескольких минут препирательств уселись на диван.
— Кстати, — привстал Трифон, — пока мы не начали. Я отказываюсь платить за сеанс.
— Что ж, с этим можно смириться, учитывая, что один из моих пациентов с раздвоением личности платит за обе свои личности сразу.
Когда, наконец, все денежные вопросы были решены, доктор сказал:
— Дело в том, что вы оба сейчас находитесь в стадии отрицания своих чувств друг другу…
— Что? – глаза Генриетты не предвещали ничего хорошего, а руки ее готовились воплотить то, что предвещали глаза. – Я сейчас вас начну отрицать! Да чтобы я! И с ним!
— А чем я вам плох, Генриетта Иосифовна?! Думаете, у вас два филологических образования, то теперь какой-то там… какой-то там… Трифон Серов тебе не пара?! – сантехник вдруг перешел на «ты»
— Ах, вот как, гражданин Серов! Вот, что скрывается за тем, что вы постоянно ошиваетесь возле меня! Да вы влюблены! – Штангенциркуль вплотную приблизилась к сантехнику и провозгласила свой манифест прямо в лицо Трифона.
— Я? Генриетта, даже не мечтай! Ты сама ищешь предлог только бы вторгнуться в мое личное пространство, — Трифон перевел взгляд на доктора, потом на генриеттино декольте, настроил взгляд на скуку и снова перевел его на доктора: — Вот видишь, именно это моя оппонентка сейчас и демонстрирует. Желание слиться со мной в одно целое! Артур, ты-то челюсть подбери и ручку с блокнотом, кстати, тоже подбери. У тебя тут целая докторская диссертация перед носом разворачивается, а ты теряешься.
Разумеется, Генриетта не собиралась, да и вообще не имела никакого даже самого малейшего желания попасть на прозекторский стол вдохновения Артура Мотылькова и дать свое имя какому бы то ни было синдрому или комплексу в его будущей диссертации, поэтому попыталась отойти от сантехника на приличное расстояние, которое требуется приличной даме, чтобы соблюсти все приличия. Но попытка не увенчалась успехом: крепкие мускулистые руки заклинателя смесителей крепко держали ее за талию и не позволяли сделать и шага назад.
Сначала филологиня хотела взъерепениться от такой наглости, но потом поняла, что слово «взъерепениться» слишком просторечное и подходит для описания действий какой-нибудь чумазой крестьянки, и просто возмутилась. Недолго длилось ее возмущение. До тех самых пор пока рука сантехника не сползла ниже и не ущипнула Генриетту за попу. И вот тут дважды филологиня Российской Федерации приняла судьбоносное решение – она как стояла на этом месте, так, не сходя с него, и взъерепенилась. В процессе оного она несколько раз попыталась залепить пощечину Серову, но каждый раз ее рука перехватывалась и целовалась – конечно же, не Артуром – причем целовалась каждый раз в разные места.
После неудачных попыток нанести физический ущерб здоровью и самолюбию сантехника, Штангенциркуль изменила тактику и стала просто-напросто махать руками, надеясь, что может хоть таким способом заденет Трифона. Пару раз она изменяла траекторию махания и словно случайно трогала мускулистые бедра совершенно ошалевшего от удивления сантехника. Через три секунды хаотичных телодвижений Генриетты, в ходе которых она успела погладить Трифона, ударить Трифона, разбросать бумаги со стола доктора, снова погладить Трифона, покормить рыбок в соседнем кабинете, еще раз погладить Трифона, поцеловать Трифона, собрать бумаги на столе доктора, этот самый Трифон все-таки не выдержал и заключил Генриетту в свои стальные объятия.
— Трифон Тимофеевич, ты хорошо ее зафиксировал?
— Надеюсь.
— Так скорее тащи ее домой! – он протянул Трифону листок, — тут рецепт. Постельный режим. Желательно с тобой. И миллион терапевтических поцелуев.
— Так точно! – отчеканила сантехник и потянул уже совсем не упирающуюся, а даже, наоборот, расслабленную и томную Генриетту к выходу.
Когда за посетителями закрылась дверь, Артур Мотыльков, самый чуткий из всех психологов опрокинул в себя двадцатиграммовый флакончик чистейшего медицинского спирта. «Уф!»